Я видела такое только на старой фотографии. На ней бабушка с дедушкой совсем молодые. А в жизни была одна-единственная бабушка, Александра Ивановна Новикова. Вторая бабушка, Дора Ивановна Зотова, умерла за два дня до моего рождения. Когда родители развелись, мне было всего два года, поэтому и деда по отцу я видела очень редко. К тому же, дека Павел (так я его звала) умер, когда мне было шесть лет.

Словом, бабушка для меня – это просто бабушка, единственная и неповторимая. Сколько себя помню, она всегда была рядом. (Мама вышла на работу, когда мне еще не исполнилось года.) Всю свою долгую жизнь бабушка посвятила семье – сначала двум дочерям, а потом нам, внукам. Да еще – памяти любимого мужа, Григория Николаевича Новикова.

Они прожили вместе всего 7 лет, до осени 1941 года, когда дед, сотрудник Наркомата речного флота, отправил жену с двумя дочерьми в эвакуацию в Ульяновск, а сам записался добровольцем, хотя имел по должности освобождение от призыва. (Семья узнала об этом только в 1966 году, когда в здании Министерства речного флота РСФСР на углу Петровки и Кузнецкого моста открывали памятную доску с именами погибших сотрудников.) Дедушка погиб 29 ноября 1942 года, когда старшей дочке было всего 7 лет. Капитан, много лет водивший суда по Волге, он почему-то попал на курсы лейтенантов, расквартированные в Москве.  Там переболел желтухой, в июле 1942 года получил звание лейтенанта и назначение в Амурскую Краснознаменную флотилию. 16 июля он отбыл туда и прибыл в Хабаровск около 7 августа (именно этим днем датирована последняя из сохранившихся открыток).

Однако уже в начале осени ему пришлось проделать обратный путь. Тогда бОльшую часть свежих частей из-за Урала направляли под Сталинград. Командиру минометной батареи лейтенанту Новикову тоже суждено было помочь разгрому армии Паулюса, но – косвенно. Его часть отправили под город Белый, расположенный  юго-западнее знаменитого Ржева, где 26 ноября 1942 года началась операция «Марс». Имитируя наступление, советское командование пыталось связать силы фашистов, не дать возможность перебросить войска под Сталинград. Задача была выполнена – ценой десятков тысяч жизней. Против наступавших немцы бросили более 30 дивизий, в том числе 4 танковые… Зайдя на сайт Центрального архива Министерства обороны РФ, я вздрогнула: вместе с дедом, в братской могиле в деревне Шайтровщина покоится 1212 человек. И все же нашей семье повезло: в отличие от многих, павших подо Ржевом и Белым, дед погиб, а не пропал без вести. Тогда это значило, что семья получала право на пенсию по потере кормильца…

Бабушка не очень много рассказывала мне о дедушке. Говорила в основном общие фразы – честный, смелый, много работал. Жизнь капитанской жены тогда не была легкой: либо – разлука на 7-8 месяцев, пока длится навигация, либо жизнь в тесной каюте без удобств, но – вместе. Они плавали вместе – сначала вдвоем, а потом и втроем, со старшей дочкой, моей мамой. В навигацию 1935 года бабушка была беременна, и в августе, за неделю до родов дедушка высадил ее там, где стоял пароход – в Астрахани, сняв комнату в пригородной слободе. (Сейчас такой поступок вполне мог стать поводом для разрыва. А тогда всё было, похоже, в порядке вещей…) Бабушка успела родить, пока ей на помощь из Рыбинска на рейсовом пароходе добиралась свекровь. Когда роженица немного оправилась, они на попутных судах нагнали дедушкин пароход «Память Воровского» и вместе доплыли до дома. Так моя мама не только стала астраханкой, но и впервые попала на палубу двух недель от роду. А 30 мая следующего года семья вновь попала в этот город и даже снялась там на память…

Гораздо больше информации я нашла в дедушкиных справках о списании на берег и других документах, сохранённых бабушкой. Дед родился 14 ноября 1905 года. Самая ранняя справка датируется 1921 годом. Она удостоверяет, что в тот год он работал матросом на барже «Лебедь» волжского нефтеналивного флота. С тех пор летом он ходил по Волге, а зимой учился в Рыбинском рабочем техникуме водного транспорта. 7 мая  1924 года Григорий Новиков получил там «Временное свидетельство об успешном прохождении испытаний на звание штурмана II разряда речного и озерного плавания». После этого 4 года был штурвальным, а в 1928 году 23-летний штурман стал старшим помощником капитана на пароходе «Демократ». В 1932 году он – помощник капитана парохода «Память Воровского», а вскоре становится его капитаном. Судя по воспоминаниям бабушки, на нем он служил до 1939 года, когда дедушку назначили начальником пристани «Большая Волга». Тогда это был ключевой пункт нового канала имени Москвы, место его соединения с Волгой в районе деревни Иваньково (сейчас – окраина Дубны). По-видимому, с этой должностью Григорий Новиков справился успешно, т.к. через год его перевели в Наркомат речного флота, а весной 1941 года даже хотели послать в командировку в Монголию. (Зачем – отдельный вопрос. Похоже, дед к тому времени стал опытным управленцем.) От несостоявшейся командировки осталось фотография на бабушкин загранпаспорт, на которой она снята вместе с дочками.

Особую память хранили вещи. Возможно, где-то в подсознании отложилось, что в младенчестве именно дедовским шелковым шарфом мама с бабушкой, по деревенскому методу, туго перевивали мне ноги, чтобы их распрямить. И, надо сказать, добились своего... Лучше всего помню смешную белую шапочку, которой я очень любила играть. (На самом деле, это был летний чехол от капитанской фуражки.) Бабушка сделала ей околыш из корсажной ленты, на котором вышила «Аврора»…  А однажды в коробке с пуговицами я нашла странную заколку. Оказалось, что это дедушкина форменная заколка для галстука. Жаль только, что эти вещи были у бабушки и во время переездов куда-то затерялись.

В детстве дедушка был для нас с братом идеалом настоящего мужчины – смелым, решительным, упорным, любящим мужем и отцом. Моего двоюродного брата назвали в его честь. А пока Гришки не было на свете, дедушкино имя примеряла на себя я…

Лет в восемь мне в руки попали письмо и открытки, которые дедушка писал семье весной и летом 1942 года, когда учился в Москве на лейтенантских курсах. «Здравствуйте! Дорогие мои Шурочка, Идочка и Маргариточка, шлю вам свой сердечный привет и крепко, крепко целую» – так начиналось каждое письмо. В последней открытке от 7 августа 1942 года,  уже с Дальнего Востока, он просил: «Шуренка, сфотографируйся с ребятами и пошли фотокарточку. Увидеть всех хотелось давно». Я не знаю, успела ли бабушка выполнить эту просьбу. А если даже и успела, вряд ли  фото дошло до адресата: вскоре оба они двинулись к Москве и письма наверняка затерялись…

Той же осенью бабушка с дочерьми вернулась из эвакуации в разоренную квартиру в поселке Водники под Москвой. (Там они жили с 1937 года, когда деда, как и многих речников, перевели с Волги в новое Московское пароходство, на только что открытый канал имени Москвы.) А в начале 1943 года она узнала о гибели мужа…

Дедушка успел предупредить ее о том, что случилось с квартирой. Вот что он писал ей в единственном сохранившемся «закрытом» письме (возможно, оно было передано с оказией):

«Шуренка. Я имел отпуск на целые сутки и вместе с тов. Самариным 14 июня ездили в Водники. Очень и очень много интересного: прежде всего, пришел к поселку, представь себе, тихо и никого. Все стоит, как стояло, только скучная картина без людей, как это бывало.

<…>

Могу написать тебе насчет квартиры, только с условием, чтобы ты не расстраивалась и была равнодушной, помня, что люди страдают и остались без крова. Я лично так решил и тебе советую: лишь бы все в дальнейшем было благополучно.

Был в своей квартире, конечно, она беспризорна, домоуправление осенью в зиму пускало зимовать в нее команды с барж и что же, все испортили: комод развалился, кровать большая заржавела, стол облез, стулья испохаблены и стоят пустые два сундука, все барахло до последней тряпки вытащили. Конечно, кто, мне установить не удалось и спросить было некого. Все это я решил передать военному прокурору для разбора и предъявления иска за порчу и хищение.

Дальше, я отдал на сохранность Скибину большую кровать – остатки, стол, 4 стула, 2 сундука порожних. Еще раз прошу, смотри не расстраивайся о потере, не так уж дорого имущество по сравнению с тем, что мы увезли. Правда, все оно было и будет нужным, но <как> говорится, живы будем наживем.

Я примерно оценил в заявлении 5 тысяч, чтобы взыскали с домоуправления».

Разумеется, ни о какой компенсации бабушке и не заикнулись, а она не решилась даже напомнить об этом. Просто весной 1943 года пошла работать – матросом на катер, ходивший по каналу. Промучившись год (работа была явно не женская), устроилась нянечкой в детский сад, а уже после войны – на оборонный завод «газогенераторщицей», то есть оператором газогенератора. На этой должности она проработала 20 лет, до выхода на пенсию…

Вряд ли о такой «карьере» мечтали родители для своей младшей дочери. Хотя ее мать, Екатерина Васильевна Белякова, родилась в 1882 году в семье крестьянина Угличского уезда Ярославской губернии, ее отец, Василий Беляков, был человеком зажиточным, занимался торговлей. У него был свой дом в Рыбинске, а в начале ХХ века он, как вспоминала бабушка, нередко живал в Петербурге. Старшую дочь он выдал замуж за артельщика Общества взаимного кредита (говоря современным языком, сотрудника банка) Ивана Федоровича Щадина. Вскоре после свадьбы молодая семья уехала в служебную командировку в Персию, где прожила больше двух лет. Там 23 февраля 1907 года родилась их младшая дочь Александра – моя бабушка. (Старшая дочь, Мария, была двумя годами старше.) Потом прадеда перевели в украинский городок Золотоношу, и только после начала Первой мировой войны семья вернулась в Рыбинск. Несмотря на «низкое» происхождение, обе девочки начали учиться в гимназии, правда, оканчивать им пришлось уже советскую школу.

Революция запомнилась бабушке частушкой о царской семье и очередями. Она с юмором рассказывала, как в Рыбинске люди выстраивались за телегой с картошкой или морковью еще по пути на базар и бежали за ней, пока возница не доезжал до места… Жизнь семьи складывалась непросто. Родительский дом отобрали, оставив бывшим «хозяевам» комнату в мезонине.  Прабабушка прожила там практически до самой смерти в 1968 году. Девочки продолжали учиться, даже учителя в бывшей гимназии в основном остались прежние. Отменили только Закон Божий. Бабушка вспоминала, что одно время она ходила к священнику на частные занятия. (И она, и прабабушка до конца жизни оставались верующими.)

Иван Щадин пытался как-то прокормить семью и, видимо, от перенапряжения умер в 1924 году, не успев выдать дочерей замуж. Правда, Мария довольно быстро вышла замуж за родственника семьи Александра Рачкова. Его брат был женат на ее тетке, тоже Марии.  Как вспоминала бабушка, дядя Саша долго был в нее влюблен и терпеливо ждал согласия. А вот Александра замуж не спешила, хотя поклонники у нее были. Один из них, токарь Иван, сделал ей железный вязальный крючок, который до сих пор верой и правдой служит нашей семье. Но завоевать сердце Шуры так и не смог: «Ваня был грубый, выпивал», – вспоминала бабушка.

Оставшись вдвоем, мать и дочь пытались сами зарабатывать на жизнь. Только в середине 90-х годов, незадолго до смерти, бабушка начала рассказывать о том времени. В последние годы НЭПа они продавали на улицах поштучно спички и сигареты. За это на рубеже 30-х годов были признаны «лишенками» - социально опасными элементами, лишенными многих гражданских прав. Потом бабушка освоила машинопись и с помощью А. Рачкова получила место секретаря в сельсовете села Ермаково Пошехонского района. Проработав там несколько месяцев (кажется, вместе с дядей Сашей), она вернулась в Рыбинск.

Больше повезло прабабушке Кате: ее взяли в Рыбинскую городскую больницу, и там она осталась на всю жизнь. Сначала была санитаркой, а последние четверть века – медсестрой в рентгеновском кабинете. Прабабушка окончила церковно-приходскую школу, но писала без единой ошибки – видимо, это и помогло.

В начале 1933 года бабушка познакомилась с молодым штурманом Григорием Новиковым – 26 февраля, видимо, по случаю прошедшего дня рождения, он подарил ей на память фотографию своей семьи. Она вспоминала, что позже дедушка часто жалел, что они не встретились раньше, ведь жили в одном городе, и со слезами в голосе читала строчки:

Не ждала его и не искала,
Набежал, как на берег прибой.
Мне казалось, расступились скалы,
Когда он  позвал меня с собой…
(Великая сила Интернет! Только сейчас я узнала, что это – песня из кинофильма 1936 года «На отдыхе».) Примерно через год они поженились. Тогда же была сделана большая фотография на память: молодая красивая пара задумчиво смотрит мимо объектива.  Они еще ничего не знают…